В России издавна признано за матерью преимущественное право на воспитание детей. Однако времена меняются. Цивилизация далеко шагнула. А вслед за этим - и представление о методах воспитания детей в современном мире. Теперь и государство, и общество отошло от привычных рамок, от сложившихся шаблонов в рассмотрении вопросов отцовства и материнства. И судебная практика в этом смысле претерпела некоторые изменения.
И это радует.
Лето 2015 года выдалось, на редкость, знойным, жарким. Подойдя
к чёрной металлической двери своего офиса, просунув руку в карман сумки,
поняла, что оставила ключи в другой сумочке, досадно осознавая, что придется беседовать с клиентом в машине.
Ждать его пришлось недолго. К дому подходил приятной наружности молодой мужчина, который решительно намеревался открыть входную дверь. Я окликнула мужчину, выходя из машины, и предложила поговорить в ней. Воздух в салоне наполнился ароматом приятного неброского парфюма, исходившего от клиента, и одновременно -
свежести и чистоты.
Мы поприветствовали друг друга. За внешней успешностью мужчины в уголках острых глаз прослеживалась тревога и смятение, страх и беспокойство. Мужчина стал торопливо вводить меня в курс дела, все больше и больше погружаясь в мрачные подробности своей неудавшейся семейной жизни. С матерью ребенка прожили некоторое время без регистрации брака. После рождения дочки, спустя некоторое время, брак узаконили. Когда девочке было полтора года, мать ребенка решила резко изменить свою жизнь, даже имя, и, оставив своего малолетнего ребенка на воспитание его отца и попечение больной матери, уехала в другой город, в котором проживает в настоящее время. Более 4,5 лет дочь проживает с ним, а мать - особого интереса к судьбе, здоровью дочери не проявляет, живет своей жизнью, поддерживает фактические брачные отношения с неким молодым человеком, звонит редко, мать её (теща) вскоре после её отъезда умерла от тяжелой болезни. Их дочь платит матери тем же: невниманием и отсутствием всякого интереса, в лексиконе пятилетнего ребенка отсутствует слово «мама», которую сполна заменяет папа. А сейчас в их спокойный, размеренный и сложившийся уклад жизни ворвалась мать дочки, которая как «снег на голову» свалилась неделю назад, приехав со своей младшей сестрой, чтобы разделить родительскую квартиру.
Для этого ее необходимо приватизировать, но без выписки несовершеннолетнего ребенка из квартиры никак нельзя. Вчера гостья учинила скандал в доме в присутствии дочери, в результате которого был вызван наряд полиции, девочка сильно напугана и просит отца не оставлять ее с новоявленной матерью. Им пришлось уйти из квартиры.
Когда мужчина закончил свой эмоциональный рассказ, он устремил на меня взгляд, полный неразрешенных вопросов и надежды.
Воздух в машине, накалившийся от зноя и нависшей тревоги, на секунду провоцировал выйти из душной атмосферы и глотнуть свежего чистого воздуха. Однако мужчина ждал от меня участия и совета: что делать, он боится, что мать решит все жилищные вопросы и увезет дочь от него в другой город, хотя ребенок ей не нужен вовсе, ей нужна только квартира, а ребенка она может определить туда, где живет ее отец (тесть). Такая перспектива накануне поступления в школу явно не радовала ни дочь, ни его.
Единственным выходом из сложившейся драматичной ситуации, в которую беспечно был вовлечен ребенок, своего рода защитой от возможных предпринимаемых действий новоиспеченной мамаши, мог быть только судебный иск, а именно обращение в суд с иском, с сопутствующим ходатайством об обеспечительных мерах с запрещением ответчику вывозить несовершеннолетнего ребенка за пределы области и оставлением его с отцом до рассмотрения дела по существу.
После изложения такой краткой позиции по делу, договорились с клиентом о следующей встрече, на которую он придет уже со всеми документами и характеризующими его личность материалами.
Мужчина сразу изменился в тоне, исчезло напряжение, появились радужные искорки в его глазах, доселе померкших от навалившейся на него неразрешимой тяжести.
Рассказ клиента не вызвал у меня ни тени сомнения в его правдивости, естественность его поведения на протяжении всего повествования свидетельствовала об искренней его озабоченности за судьбу дочери, в особенности, за ее дальнейшую жизнь вдали от отца, с дедушкой на периферии. Перспектива отдавать дочку в «неизвестность», в нежелательные для нее условия, явно приводила его в полное отчаяние и потрясение. Похоже, клиент был серьезно встревожен навалившейся на него проблемой, не знал путей ее разрешения, но, главное, он был к ней не готов.
После беседы с клиентом что-то не давало мне покоя, этому «чему-то» я не могла найти разумное объяснение.
На следующей нашей встрече, которая уже состоялась в рабочей обстановке в условиях офиса, я поделилась с клиентом примерами положительной судебной практики, сложившейся в России, в ее отдельных регионах, в пользу «истцов-отцов», при рассмотрении дел о передаче несовершеннолетних детей на воспитание одного из родителей при их раздельном проживании. Приводила примеры конкретных дел из своей адвокатской деятельности. Данная информация вселила некоторую уверенность в молодого человека, которой так не хватало ему при первой встрече. И тогда я поняла, что не давало мне покоя и что я не смогла объяснить в поведении мужчины еще тогда, в тесной душной обстановке, которая нас окружала в машине.
Это была - НЕУВЕРЕННОСТЬ. Неуверенность во всем, в себе, в том, что произошло с ним, не уверенность в положительном разрешении этого вопроса, в суде, в адвокате. Неуверенность была во всем, и эта неуверенность была - весь ОН. Несмотря на свой внешний лоск, на вычищенные до блеска замшевые ботинки, на выглаженную до хруста белую рубашку, на лицо, выбритое до прозрачности, он напоминал мне... загнанного зверька. Я даже дала ему определение с животным, на которого он походил. Лямур. Все все в его образе выдавало тревогу, опасение за судьбу ребенка, и... страх, смешанный с сомнением, что ребенка не оставят отцу, что дочь отдадут нерадивой матери, и неуверенность в исходе дела. Я нашла то слово, которое определяло всю сущность от начала и до конца. Вплоть до вынесения решения суда.
Правда, было одно, в чем НЕ сомневался молодой человек. При первой встрече на мой вопрос, а ребенок-то с кем хочет быть, мужчина утвердительно, ничуть не задумываясь, торопливо сообщил, что в дочке он уверен, она - его.
Стало ясным одно. Ради этого стоит бороться. Ради уверенности в ребенке стоит начинать судебную тяжбу. Просто у отца не было иного выхода. И выбора тоже не было.
Хотя... выбор всегда есть.
На удивление, при принятии дела к производству, как формально звучит на юридическом языке факт возбуждения гражданского дела и подготовки его слушанию, суд незамедлительно удовлетворил ходатайство об обеспечении иска, и запретил матери вывозить ребенка за пределы территории, на которой будет рассмотрен иск.
Ответчица подала встречный иск об определении места жительства с матерью. Теперь предстояла встреча в суде с противной стороной. С матерью девочки, которая хочет жить с папой.
Еще издали, в коридоре суда я заприметила высокую долговязую молодую женщину в сопровождении своего коллеги, опытного и уважаемого мной адвоката. Ответчицу нельзя было назвать привлекательной, но и приятной женщиной, на мой взгляд, также нельзя было счесть. Хотя... на « выбор и цвет - товарища нет».
Борьба предстояла быть долгой и напряженной.
Подозрительно долго не было моего клиента, и... тут на горизонте я заметила высокого мужчину, в ком я узнала истца, своего доверителя, который нес огромную черную сумку, под тяжестью которой он сник на одно плечо. Невзначай, на ум пришло сходство с уголовным делом, когда подсудимый на оглашение приговора, по совету адвоката, приходит с сумкой, когда нет никакой надежды остаться на воле.
Первое заседание суда не принесло ожидаемых результатов и не оправдало надежд, возлагаемых на него. Кроме горечи за положение своего клиента и разочарования в нем судебное заседание не принесло ничего хорошего.
Как и следовало ожидать, все разговоры, беседы с доверителем, отработанная неоднократно тактика поведения в процессе не принесли ожидаемого эффекта. В суде истец говорил со свойственной ему неуверенностью, на мое удивление, был немногословен, сдержан, не мог «связать двух слов», чем вызывал у меня массу негатива и раздражения. Ответы на вопросы он давал невнятно, невразумительно, вызывая неодобрительную ухмылку у суда и нескрываемую радость у противной стороны. Спасти ситуацию я надеялась с помощью многочисленных свидетелей с нашей стороны, стоявших в коридоре суда и ожидавших вызова суда. Да не тут-то было. Инициатива была перехвачена стороной ответчицы. Для нее это была поистине «сталинградская битва»...
В отличие от моего клиента, доверительница моего коллеги была крайне красноречива и логична в выступлении, говорила убедительно и правдоподобно, постоянно подкладывая суду письменные подтверждения своей материнской состоятельности и временности-вынужденности своего пребывания на чужбине, настроенности воспитывать дочь в любви и ласке.
Ответчица говорила и говорила, не переставая апеллировать к своей бедной женской доле и чинению препятствий со стороны отца. Истец не пытался никак возражать. И все, казалось, внешне было правильным, однако, за исключением... одного: мать ни разу в своем выступлении не назвала своего ребенка - "дочкой", о своем родном ребенке она говорила в третьем лице, обращаясь на «Вы» и к истцу. Она была холодна и расчетлива, расчетлива и холодна. Она была продумана до мелочей.
К тому же она была образованна, владела словом и умением убеждать. Суд, при этом, не считал возможным ее останавливать, прерывать, хотя время суда давно перевалило за обеденное. В половине второго суд внезапно объявил перерыв на один час с целью дальнейшего продолжения процесса. Не готовая к такому повороту событий (ведь на вторую половину дня были назначены другие процессы), я расценила его не в свою пользу. Напряжение нарастало, смешиваясь с гневом.
Мой расчет на свидетелей не оправдался, время, на них отведенное, я не использовала даже для своего выступления. Тестя, который признавал зятя больше, чем своих родных дочек, и по просьбе которого мой клиент остался жить с дочкой после смерти жены в квартире (значился нанимателем), удалили из здания суда по причине выявленных у него остаточных явлений от накануне употребимого алкоголя. Другая свидетельница - соседка по дому, так и не дождавшись, пока её вызовут, ушла на работу, она была самым важным свидетелем. Нам пришлось уговаривать воспитателя детского сада подойти после обеда для дачи показаний, расшаркиваясь в извинениях за напрасные ожидания в кулуарах суда более трех часов.
Сложившаяся ситуация со свидетелями все больше и больше меня расстраивала.
После обеда судебное рассмотрение началось с опроса свидетелей.
Мы настояли на вызове в первую очередь работника детского сада, в который ходит девочка сторон.
В зал вошла приятной наружности женщина моложавого вида.
Все ее слова были правильными, к месту, по существу, ни у кого из участников процесса не оставляли сомнений в объективности того, о чем она свидетельствовала. Даже попытавшийся сбить с толку представитель ответчицы не смог вывести ее из равновесия, она продолжала оставаться уравновешенной и выдержанной.
Затем вошла соседка по лестничной площадке квартиры, в которой жил отец с дочкой. В отличие от первого свидетеля, она была эмоциональнее, выражала свое позитивное отношение к истцу как отцу, но от излишней волнительности забывала сказать что-то важное, от чего зависела судьба ребенка.
Мать истца была последним нашим свидетелем, и её серьезно волновала судьба сына и внучки, с кем она останется. Они с дедом жили в далеком северном городке, и внучка приезжала к ним на летние каникулы. Главные ключевые слова этот свидетель высказал выражением: «Мой сын для внучки - «МАПА».
После выступлений свидетелей на сердце немного отлегло, однако осталась недосказанность со стороны истца - ему не удалось сказать в суде и малую толику того, что он старательно выписывал на листке бумаги формы 2. Кроме того, масса письменных доказательств, которая была им заблаговременно заготовлена для суда, не приобщена к делу. Все представлялось каким-то тщетным, никчемным, уже не имеющим остроты и нужности в деле. После процесса осталась какая-то горечь, чувство профессиональной неудовлетворенности.
В следующее заседание мы обеспечили явку того свидетеля, который не смог в силу занятости выступить в первом заседании суда.
Настрой моего клиента в этот раз был решительным и отважным.
В меня такое настроение доверителя вселило некоторую уверенность, что не так все плохо.
Ответчица приехала без единого свидетеля со своей стороны, тем не менее, выглядела уверенной в исходе дела, ведь она представила столько бумаг и письменных доказательств, которые должны быть истолкованы судом не иначе как в ее пользу.
Опрошенная свидетель - женщина пожилого возраста, соседка по дому, не оправдала возложенных на нее надежд, была скупа и немногословна, говорила нехотя, без должного азарта, складывалось впечатление, что в последний момент она передумала свидетельствовать на стороне истца, пожалела мать, и решила занять нейтральную позицию. «Лучше бы она вовсе не приходила», - подумала я про себя.
Вся надежда была на клиента, на отца, который сегодня должен быть убедительным, высказать суду все наболевшее, донести суду про бессонные ночи у кроватки полуторогодовалого ребенка, брошенного матерью, решившей начать новую личную жизнь в другом городе, которой собственная дочь была в тягость, что именно он был рядом, когда у дочки была температура и болел зуб, про застиранные колготки с дырочкой на пальце, которые ввергли его в шок, когда он приехал навестить девочку к матери, про антисанитарные жилищные условия с тараканами, где жила мать, про дачу родителей, про собачку, к которой так привязана дочка, про речку, где они ловят удочкой рыбу летом, про дикий восторг дочки от торта, который они испекли вместе, про борщи и плов, которые он научился готовить за время их совместного проживания. И доверитель выступил достаточно убедительно. Каждое его слово, казалось, было наполнено особым смыслом и значением от пережитого им лично, на собственном опыте испытавшим все горести воспитания отца-одиночки, казалось, его проникновенность и искренность, должны были найти отзыв у того, кому принимать важное для истца и его дочери решение.
Истец приобщил 3 тома распечаток телефонных переговоров с дочкой, когда она была некоторое время вдали от него, альбомы из семейного архива, на которых всегда с улыбающимся отцом - счастливое лицо ребенка, но судья была непреклонна, когда мы пытались приобщить к материалам дела рисунки, на всех - рядом с папой неизменно билось алое сердце.
По делу была проведена судебно-психологическая экспертиза, осмотрен диск, на котором ответчица - в неприглядном свете.
Перед судебными прениями я сказала клиенту, если он хочет выиграть дело, то должен обязательно сказать все, что написал на шпаргалке: «...что все время, за эти 4,5 лет, был для дочки и мамой, и папой, что мазал ее зеленкой, когда у нее была ветрянка, утешал и поднимал, когда она падала на велосипеде или роликах. Это он целовал ее разбитую коленку, чтобы она быстрей зажила, что они не могут долго дуться друг на друга, ругаются и тут же мирятся, что девочка с ним растет счастливым и радостным ребенком, и что он все сделает для нее и в будущем, что дочь - смысл его жизни и он не мыслит своей жизни без нее».
В прениях он не сказал о «коленках».
Глядя в одну точку, не поворачивая головы в сторону суда, в прениях я, ссылаясь на выводы экспертов «об излишней опеке со стороны отца», сказала, что «много любви не бывает, что отец создал для своего любящего чада мир, в котором она - принцесса, которую обожают, холят и лелеют, где царят любовь и нежность, ласка и забота, а это куда важнее для девочки, чем холодная сдержанность Снежной королевы, которую являет собой мать».
Решение суда первой инстанции - определить место жительства несовершеннолетнего ребенка с отцом, во встречном иске матери - отказано.
Адвокат Зем Наталья Сенхеевна